пятница, 11 ноября 2011 г.

Все мы родом из детства


Алеся Казанцева

Опустевшие чемоданы обид

Случай в маршрутке
Стою на остановке. Рядом подростки: мальчик с девочкой и еще одна девочка?– такой возраст, когда юноши носят прозрачные как пух усы, а девочки делают прически и ходят на каблуках. Все стараются казаться взрослее, чем они есть. Пройдет лет двадцать, и эти же девочки станут тетеньками, будут делать себе хвостики и бегать в плоских босоножках, чтобы быть помоложе. Но сейчас у этих трех людей на остановке другой период в жизни. Вот они стоят рядом со мной. Я еду на важную встречу, думаю о своем и вообще не подозреваю, что сейчас произойдет в моей жизни и какую роль эти трое в ней сыграют.

Мальчик стоит рядом с одной девочкой. Вторая девочка отвернулась от них и находится чуть дальше. И вот мальчик громко разговаривает с той, отдельно стоящей девочкой. Он говорит:

– Катя, тебе стоит обратить внимание, что ты сейчас обособилась от общества, потому что пытаешься противопоставить ему собственную индивидуальность. Но я хочу заметить, что личность не может состояться как личность отдельно от общества, так как именно социум рождает индивидуум, а индивидуум неотделим от общественного мнения. Твое положение, Катя, обязывает тебя быть в обществе и считаться с его устоями и принципами действия. Приниматься должны правила игры, которые устанавливает оно, общество, а не ты, его мелкое составляющее…
И дальше все в таком духе. Девочка, которая рядом с мальчиком, хихикает и смотрит на него с восхищением. А вторая девочка, Катя, которой посвящается этот монолог, стоит отдельно, и вид у нее такой, что она сейчас заплачет. Она делает шаг в сторону от них, а мальчик за ней. Говорит:
– Ну ты еще поплачь, заплачь и убеги, как ты любишь, давай, давай. Ну заплачь, Кать.
Видимо, они возвращались из школы и мальчик давно доставал ее как мог. Набрался каких-то псевдоумных слов.
Тут подъезжает маршрутка, мы все вместе туда загружаемся. Катя садится на отдельное боковое сиденье, а мальчик с девочкой на двойное, но рядом с ней. И мальчик громко (очень громко) продолжает:
– А! То есть этим своим поступком ты хотела подчеркнуть, что не такая, как все, что ты отделяешься от общей массы и не признаешь ее. Ход твоих мыслей написан у тебя на лице: я сижу одна, значит, я отделима от; вы все чмо, а я – королева. Так давайте же обратим внимание на Катю, которая хотела нам всем сказать…
И дальше опять такой длинный и громкий монолог. Эта Катя пересела на другое место, которое подальше. А он продолжает. Издевается, достает, подначивает. Вижу, Катя уже размазывает слезы по щекам.
И вдруг я чувствую...
Вдруг подошло вот это ощущение тошноты к горлу. И я поняла, что ждала этого момента с института.
Нет, со школы!
Нет, даже с детского сада!!!
Даже не знала, что я его ждала. А оказывается, что да. Я вдруг понимаю, что Катя – это я много-много лет назад. Что надо мной тоже издевались. И так. И еще не так. Что если я иду поздно по темной улице, а навстречу взрослые мужики, то это не так страшно, как если бы я была Катей в маршрутке.
И вот этот оратор лет тринадцати за пять минут вернул меня на много лет назад. Когда я была Катей. И я говорю:
– Юноша, мы будем это всем автобусом слушать до конца маршрута? Разговаривать громко в общественных местах неприлично.
И вдруг он оборачивается и говорит:
– Я бы хотел заметить, что подслушивать нехорошо. А перебивать других людей – крайне дурной тон. Ты меня поняла, надеюсь? Я ясно объяснил?
Ну и все. Дальше я была, конечно, не права. Но меня было уже не остановить. В лице одного этого мальчика собрались за секунду все мои одноклассники и учителя, которые когда-то обижали и унижали.
Я вдруг поняла, что время, когда я их боялась, – прошло. Что время, когда я вообще чего-то боялась, – прошло навсегда. Никогда не думала про это специально, просто жила и жила, ехала на какую-то встречу. А тут вдруг ощутила: все уже давно изменилось.
Не помню даже, как оказалась около этого мальчика, но нависла над ним и очень четко сказала:
– Немедленно заткнись. Просто немедленно заткнись. Заткнись сейчас же.
Он что-то пытался изобразить еще словами, а мне уже даже было смешно. Потому что я ему сказала то, что хотела давно сказать некоторым своим одноклассникам и лично директору школы Тамаре Федоровне:
– Просто заткнитесь все!
Это, конечно, ужасно глупо, что я так над ним нависла. И то, что смотрела на одного отдельно взятого московского школьника и видела в его лице весь свой класс «Б» из города Б. Я сказала ему, что если он еще раз посмеет доставать Катю, то поймаю его и «убью навсегда». Чтобы он закрыл свой рот на всю жизнь и никогда, никогда больше его не открывал. Потом села, и у меня тряслись костяшки на пальцах. И тут почему-то стало очень-очень легко дальше жить. Это, конечно, полное идиотство, что взрослая тетка типа меня наехала на школьника. И вряд ли Катю перестанут обижать. Речь не об этом. Я вообще рассказываю. О себе.
Тетенька, которая разговаривала по телефону, перестала разговаривать по телефону. И вся маршрутка ехала до метро молча.
Нельзя сказать, что в жизни я беззащитная, нет. Я могу доходчиво объяснить культурными словами, что человек не совсем прав. Но, видимо, к тому мальчику или, вернее, к тому возрасту у меня остался разговор, должок. Внезапно я его отдала.
Очень хорошо, что я уже выросла. Что я не маленькая. И что я больше ею никогда не буду. Школа и институт – это было мое самое несчастливое время. Потому что надо было делать так, как кто-то хочет. А сейчас я делаю то, что хочу сама. И выбираю сама. Конечно, я зависима от. Но я давно уже знаю, что люблю свою работу и умею ее делать. И я давно не хочу кому-то нравиться. Давно не пытаюсь быть хорошей. Я могу выбирать, с кем мне работать, и я никогда уже не пропаду, и даже если меня съедят, то, как говорится, у меня будет два выхода.
Комната, которой больше нет
У меня раньше была такая комната, в ней сидели все мои обидчики. Родственники, так называемые друзья и другие официальные лица. В эту комнату я заходила каждый день перед сном. Люди там сидели по стеночкам на узких неудобных лавочках, и всем им я рассказывала, что они потеряли и как им теперь предстоит искусать собственные локти. Они сидят такие, а я захожу. Очень красивая, очень. Тонкая, с хрупкими запястьями, летящие волосы, в глазах успех. Они все, глядя на меня, очень сожалеют, просто очень. Разговоры с ними точно не помню, но суть в том, что отвечаю им всем хлестко, иронично, с хорошо поставленным юмором. Они теряются, что мне сказать. А что скажешь? И так все понятно. Разговор котлет с небом.
Или я пою песню на сцене, какую-нибудь очень красивую песню, танцую при этом невероятно, как Майкл Джексон в клипе «Jam», очень красивая, запястья еще тоньше, в глазах отражения каждого лица, сидящего в этом чертовом зрительном зале, где собрались мои обидчики. Бенефис «Я же вам говорила!», торопитесь, билетов нет вообще.
Собственно, к чему я? Недавно в свой день рождения я получила одну эсэмэску. В ней были поздравления от одного человека. Я читала эту эсэмэску и думала только об одном: как же жалко, что она не пришла много лет назад. Как же жалко, потому что вот сейчас я уже ничего не чувствую, ничего. Я и не заметила, когда закончилось чувство ужасной обиды, которое не должно было закончиться никогда. Нет радости, волнения, нигде не вспыхнуло и не зажглось.
И тут я вспомнила про ту комнату. Я туда сто лет не заходила. Что в ней теперь? И обнаружила, что в комнате пусто вообще. Оказывается, уже не осталось никого. И вот эти огромные чемоданы обид – они тоже пустые. Я давно уехала из места, где тщательно упаковала ручную кладь, мои попутчики уже вышли на своих станциях, а им все кажется, что мы в одном вагоне на соседних полках.
Бывает такое: встречаешь вдруг на улице своего бывшего. Как раз в такой день, что вчера ты упала с лестницы, когда вешала шторы, и ударилась глазом. Утром проснулась еле-еле, голова трещит, завтракать нечем. Вышла в чем была на пять минут за хлебушком, коленки на штанах, на голове вавилон, под глазом синяк. И вот ты такая идешь, а навстречу он – и ведь ничего не докажешь, ничего…
Так вот. Что хочу сказать. Я сейчас не знаю ни одного человека на свете, которого бы побоялась встретить в таком виде. А как Майкл Джексон в клипе «Jam», я частенько танцую перед зеркалом, и там не отражается никто, кроме меня.
Я сама по себе. И даже когда моя мама говорит что-то такое, что несовместимо с жизнью, то я думаю, что очень хотела бы, чтобы мои дети мне все прощали. Любое слово, особенно когда стану старая и буду говорить что-то такое, что несовместимо с жизнью.
Пусть нам прощают так, как прощаем мы. Потому что мы тут все ужасно слабые и падкие на мелочные поступки. И не надо носить с собой эти дурацкие чемоданы. Хотя бы потому, что если руки заняты чем-то плохим, то в них невозможно взять что-то хорошее.
Прямой ответ
Три года назад произошел один очень маленький, но важный случай. Шла встреча, на которой собрались чины одной крупной компании: директора – генеральный, исполнительный, линейный – и прочий руководящий состав. Обсуждают. И вот один Большой Начальник спрашивает одного молоденького сотрудника:
– Никита, ты договорился о работах на таком-то объекте?
И Никита вдруг говорит:
– Нет, я не договорился.
И всем становится понятно, что Никита сейчас получит по полной программе. Ситуация была не самая приятная, все сидели с надутыми лицами, очень важные, парад тщеславия, и тут вдруг какой-то мелкий Никита чего-то не сделал. А это же очень приятно – надавать какому-то Никите, да так, чтобы у других трещало за ушами. И Большой Начальник аж расцвел, для него сразу нашлась работа, он говорит:
– Ну что ж, давайте-ка послушаем, почему Никита не выполнил свою работу! Почему он не договорился о работах на таком-то объекте? Ну-ка, Никита, встань и расскажи нам всем, а? Ну расскажи! Давай, давай, мы тебя с удовольствием послушаем.
И всем понятно, что Никита сейчас будет рассказывать о том, что он звонил сто раз, но не дозвонился. Или что ему пообещали позвонить, но не позвонили. Что он застрял в лифте и просидел в нем неделю. Что он был в пробке. Что он потерял телефон. Что он потерял память. Что у него умерла бабушка. Или дедушка. Или любимый пеликан. Было понятно, что Никита начнет сейчас немного врать и изворачиваться, пытаться выйти из положения. Потом он выслушает много-много слов, на него будут кричать. Никита опять станет объяснять, а Большой Начальник на каждое его слово найдет сто в ответ. В общем, обычная унизительная процедура…
И вдруг Никита встает и говорит такое, чего не ожидал никто. Я даже повернулась в его сторону и потом неделю жала ему руку. Потому что Никита встает и четким спокойным голосом отвечает:
– Я не договорился о работах на этом объекте потому, что забыл.
И Большой Начальник совершенно растерялся. Он готов был услышать любой сбивчивый лепет, готовил речь в ответ. А тут раз – и ему просто сказали правду. Обычную простую правду. Я забыл. Ну забыл я. Да, я – забыл.
И что? И ничего. Большой Начальник сказал:
– А, ну... Ну ладно.
Я смотрела на Никиту и понимала, что он тут сейчас самый взрослый человек. Вообще самый взрослый. Взрослее самого Большого Начальника. И я ему была очень благодарна. Просто рот открыла. Потому что забыть может каждый. А сознаться и объяснить честно – только взрослый человек.
Который никого не боится.

0 коммент.:

Отправить комментарий